Трудно рассказывать в прошедшем времени о сожженном палаточном городке на Куликовом поле и публике, собиравшейся каждый вечер на том месте, где раньше стоял памятник Ленину, чтобы посмотреть российские телевизионные новости на большом экране.
Эти брезентовые жилища и полные волнения глаза невозможно забыть.
Я всё время собирался сделать развёрнутый и обстоятельный репортаж о жизни палаточного городка антимайдана, но все время что-то не складывалось. Лишь один единственный раз 29 апреля я на полчаса очутился на территории городка и спешу поделиться с вами своими наблюдениями пока они не стерлись из памяти.
Прихожу в оговоренный утренний час и представляюсь. Стоящий на вахте парнишка немедленно рапортует коменданту городка о моем прибытии. Парнишка щупленький, лет восемнадцать на вид. Серая майка, закатанные внизу джинсы и резиновые шлепки с носками. Зато взгляд у парнишки уже взрослый и воинственный без малейшего намека на инфантильность. Из палатки выходит комендант с бумажным стаканчиком кофе в руке.
Я, привыкший к офисному этикету, ожидал, что и мне предложат кофе, но комендант гостеприимством не отличался.
— Подождите еще немножко, — говорит он мне.
Я пока остаюсь за пределами палаточного городка. Жду еще двадцать минут пригласившего меня активиста антимайдана. Наконец он приходит, и меня пропускают внутрь. Сразу же замечаю кучку изделий из ржавых гвоздей, напоминающих противотанковые ежи.
— А это зачем? — спрашиваю я.
— Да так на всякий случай, не обращай внимания.
Захожу в палатку, выполняющую функции штаба — духота неимоверная. Все окошки закрыты, брезент горяч от апрельского солнца, дышать тяжело. В уголке аккуратно сложены деревянные щиты дружинников. А вот на столике для чаепитий чистотой и убранством не пахнет. Общая атмосфера в палатке ближе к беспорядку, чем к армейской строгости расположения вещей. Достаю планшет и собираюсь сделать фотографий.
— Снимать здесь не рекомендуется, — сразу же заявляет мне один из дружинников.
Я не решаюсь с ним спорить, убираю планшет в сумку и покидаю палатку-штаб. Далее захожу в палатку-казарму. Сразу же бросается в глаза дисциплина — лежаки идеально застелены, кантики четко отбиты, ничего не валяется в проходе. Несколько дружинников подшивают одежду.
Молча киваю им в знак приветствия и удаляюсь. Кухня палаточного городка расположена прямо под открытым небом. Подхожу поближе и вижу, что повар разделывает куриные тушки и сразу же моет их. Рядом замечаю несколько видов специй — еду дружинникам готовят как членам своей семьи, а не как в обычной армейской столовой для галочки.
Повар крепкий, мускулистый, возрастом за тридцать. А возле него худенький тихоня лет семнадцати монотонно чистит картошку. Отвлекать пищевиков от работы и интересоваться меню палаточного городка я не решился.
29 апреля в Одессу приезжал секретарь РНБО Андрей Парубий, и поэтому в лагере рисовали плакаты. Готовились встретить киевского гостя острой одесской критикой. Художественно-изобразительными талантами в лагере видно никто не обладал, и малевали все вместе. Каждый понемножку добавлял от себя деталей. Мне запомнилось, что творческий процесс шел под патриотические песни «Алисы». Константин Кинчев могучим голосом славил Русь, а дружинники чиркали по ватманам черными и красными фломастерами.
Я поспешил к зданию обладминистрации и не стал дожидаться того момента, когда антимайдановцы дорисуют плакаты. Я внимательно осмотрел всех в палаточном городке и заметил одну важную деталь. Там практически не было крепышей и здоровяков, но преобладали молодые парни с силой духа во взгляде.
Это были парни из области, которым нечего было в жизни терять. В райцентрах перспектив у молодежи нет, и парубки цепляются за любую соломинку в городах. Лагерь отчаянных был на Куликовом поле.
А по вечерам у экрана собирались те, кто не смог себе позволить смотреть российские новости в интернете и хотел сразу же обсудить последние события с единомышленниками. Каждый вечер в 6 часов на Куликово поле приходили одесситы, не желавшие мирится с преступной самодеятельностью Турчинова и его шайки.
Преобладали взрослые люди старше сорока пяти. Они собирались в небольшие дискуссионные группы по три-пять человек и говорили о насущных проблемах. На Куликовом поле был бесплатный чай и кофе для всех желающих. Стояла прозрачная урна и каждый желающий мог пожертвовать деньги на напитки для собравшихся. Были и бесплатные пластиковые боксы туалетов дабы никто не бегал по кустам.
Главной отличительной чертой собиравшихся по вечерам на Куликовом поле было то, что это сплошь мирные люди, не способные к какой-либо агрессии и вооруженным конфликтам. Преобладали типичные итээровцы в очках, с бородками и старомодных поношенных курточках.
Они и мухи не обидели за жизнь. Тихие мирные граждане, привыкшие к спокойным интеллигентским спорам.
Я не знал никого лично из завсегдатаев Куликова поля. Я лишь прислушивался к их разговорам и присматривался к их повадкам. Моя визуальная память хранит образы многих людей, каждый вечер смотревших вместе российские новости, но я не знаю, кто из них остался жив, а кто трагически погиб 2 мая. Но я знаю наверняка, что это люди совестливые, неподкупные. Они не предали те идеалы, о которых узнали еще в пору своей советской юности.
Это русские патриоты, оставшиеся верными своей исторической Родине. И если их жизнь после развала СССР возможно и не сложилась так, как им того хотелось, то я верю что там на небесах им воздастся за земные страдания. Исчез как Атлантида палаточный городок весны 2014 года на Куликовом поле, но не исчезнет из народной памяти героизм антимайданной дружины и бесстрашие горожан, выражавших несогласие с политикой нынешней власти.
Одесса после 2 мая 2014 года стала совсем другим городом.
Вместо города юмора и веселья Одесса стала городом траура, тоски и печали, но я надеюсь, что вскоре наступят лучшие времена, и в честь антимайданной дружины и жертв дома профсоюзов хотя бы назовут улицы и возведут достойные мемориалы, потому что эти люди заслужили вечную память.
Свежие комментарии